ДЕНИС БОЧКАРЕВ

Первое дело было Дениса Луцкевича. Тогда еще не знали, что этим не ограничится, что будет большое дело. Из тех, кого задержали 6 мая, выдернули потом из разных возрастов страт рандомно разных людей и решили посадить на годы, чтобы запугать все слои общества. Было три или четыре волны, суды шли параллельно по всем фигурантам. Сами суды вызвали волну защиты и волну протеста в защиту политзаключенных. По поводу съемок. Я помню, как постепенно ужесточались правила съемки в судах. В конце 2000-х можно было снимать повсюду и везде, и кто угодно мог, не только журналисты. Потом приняли норму, что могут снимать только журналисты, потом только журналисты с аккредитацией от редакции. А потом — только снимающие фотографы с аккредитацией от редакции и аккредитацией именно на конкретное заседание суда. Нельзя снимать в здании суда вне помещения суда. Нельзя снимать судью, и поэтому нельзя снимать во время процесса. Можно снимать обвиняемых, но только несколько минут, когда их заводят и ничего не происходит, они сидят в клетке. Они сидят, а фотографы снимают их, и это очень странно. Сам процесс снимать не дают. Когда мы уже познакомились с «болотниками» и они поняли, что съемка нужна для освещения события, это стало более естественно. Часто приходилось снимать одновременно с провокационными журналистами, которые спрашивали «зачем вы продали Родину?».

Примечательно, что одновременно с этими запретами, которые уже были введены в Москве, в регионах о них еще не знали. Когда я ездил на съемку суда в Саранск, у меня не было никакой аккредитации и не могло быть. Но я притворно удивился, что ее нет: «Почему ее нет? Она должна была прийти». Они не знали, что в Москве уже действуют другие правила, и посадили меня на лучшее место, откуда можно было снимать.

фотограф